Российским бумажным деньгам – 250 лет!

Ф.С.Рокотов. Портрет Екатерины II. 1763 год.

История появления первых российских банкнот отчасти напоминает авантюрный роман – в ней смешались и военно-государственные интересы, и дворцовые перевороты, и личные амбиции одного екатерининского придворного, чьи предки некогда перебрались из Германии в Россию.

29 декабря 1768 года, спустя шесть лет с момента восшествия на престол, Екатерина II подписывает манифест «О учреждении в Санкт-Петербурге и Москве Государственных Банков для вымена ассигнаций». Манифест возвестил: «Мы с удовольствием приступаем к учреждению в Империи нашей променных банков и надеемся, что оказываем через то новый знак материнского ко всем нашим верноподданным попечения».

И уже 1 января 1769 года банки были учреждены: один в Санкт-Петербурге, другой в Москве с основным капиталом 1 млн. рублей (по 500 000 рублей медью в каждый банк). На них возложили обмен медных денег на государственные ассигнации четырёх достоинств: 25, 50, 75 и 100 рублей. Так в России появились первые бумажные денежные знаки – ассигнации (под таким названием они просуществовали вплоть до 1843 года), а новые банки вошли в историю как «ассигнационные».

Принято считать, что подробную записку с планом введения в обращение в России бумажных денег подал императрице граф Карл Ефимович Сиверс. По его плану ассигнации должны были беспрепятственно приниматься по всем казённым платежам повсеместно и в любое время. Но такие деньги стали бы невиданным доселе новшеством, и чтобы преодолеть недоверие населения к бумажным деньгам, следовало создать специальный банк, который должен был быть обеспечен медными деньгами на сумму выпущенных ассигнаций.

Георг Каспар Иосиф фон Преннер. Портрет гофмаршала Карла Ефимовича Сиверса. 1750-е гг.

Назначение банка, по мысли Сиверса, заключалось в свободном обмене медных денег на бумажные. Со временем новые платёжные средства должны были стать главным инструментом денежного обращения в империи, решив многие экономические проблемы. «Одним словом, – говорилось в записке, – все и каждый своею и всего государства пользою обязаны тому по своей мере и возможности содействовать, чтобы число бумажных цеттелей выпущено было сколько можно больше, чтобы положенные за них в казначейские конторы деньги оставались сколько можно больше в неподвижности», и чтобы тем самым правительство могло использовать «некоторую из оных часть, оставляя другую на случающийся мелочный вымен билетов…»

Предложенная Сиверсом идея цеттелей*, которые позже назвали ассигнациями, на самом деле была не нова. Ранее их пытался ввести Пётр III, который по восшествии на престол обнаружил государственную казну пустой. 25 мая 1762 года был обнародован указ императора «Об учреждении Государственного банка» и о выпуске банковских билетов, замещающих в обращении металлические деньги. В нём говорилось следующее: «Буде… денежных сумм яко главнейших и необходимых способов налицо нет, а приисканные Сенатом 4 миллиона на чрезвычайные расходы так скоро получены быть не могут, то Его Императорское Величество находит удобное и ближайшее к тому средство в делании банко-цеттелей». 

Правительство мотивировало это необходимостью «хождение медных денег облегчить», однако истинной причиной введения бумажных денег на тот момент был хронический бюджетный дефицит, особенно остро чувствовавшийся в преддверии войны с Данией. Предполагалось выпустить 5 млн банкнот, которые могли бы свободно размениваться на медную монету. Планировалось выпустить банкноты достоинством 10, 50, 100, 500 и 1000 рублей. Однако реализовать свою идею Пётр III не успел – он был убит во время дворцового переворота, который организовала его жена и будущая императрица Екатерина II.

Её манифест об учреждении банков во многом повторял указ Петра. В частности, в нём тоже шла речь о том, что ассигнации устранят трудности движения капиталов – разумеется, в интересах развития народного хозяйства: «Во-первых, удостоверились Мы, что тягость медной монеты, одобряющая ее собственную цену, отягощает ее же и обращение; во-вторых, что дальний перевоз всякой монеты многим неудобствам подвержен, и наконец, третье, увидели Мы, что великий есть недостаток в том, что нет еще в России, по примеру разных европейских областей, таких учрежденных мест, которые бы чинили надлежащие денег обороты и переводили бы всюду частных людей капиталы без малейшего затруднения и согласно с пользою каждого».

Но более существенным поводом к денежной реформе была опять же необходимость изыскать средства на русско-турецкую войну 1769–1774 гг. В начале своего царствования Екатерина II, как и Пётр III, столкнулась с двумя финансовыми проблемами: хроническим недостатком наличных денег в экономике и истощением до предела финансовых ресурсов государства. Торговые операции постоянно росли, равно как и потребности двора и армии, и недостаток денег ощущался особенно остро.

А.П. Антропов. Портрет Петра III. 1762 год.

Манифест Екатерины обещал, что ассигнации можно будет менять на «настоящие», металлические деньги: «Каждый из частных людей может всегда, когда похощет, обратить те свои ассигнации в наличные деньги, представляя из оных Московскую в Московском банке, а Санкт-Петербургскую в Санкт-Петербургском. Сим Банкам Мы предписали такие правила, по которым они платёж производить должны без малейшего замедления и потеряния времени. Мы, Императорским нашим словом торжественно объявляем за Нас и Преемников Престола нашего, что по тем Государственным ассигнациям всегда исправная и верная последует выдача денег требующим оные из Банков». Справедливости ради надо заметить, что это торжественное обещание действительно выполнялось – целых восемнадцать лет. Правда, потом, в 1787 году бумажных денег было выпущено почти аж на 54 млн рублей, и курс ассигнаций по отношению к «наличным» деньгам стал падать.

Из «линейки» банкнот петровского проекта оставались 50 и 100 рублей, а вместо десяти-, пятисот- и тысячерублёвых банкнот должны были появиться ассигнации в 25 и 75 рублей.

Двадцать пять рублей – это было много или мало? Например, годовое жалование, которое получал мастер на Екатеринбургском монетном дворе в 1763 году, составляло 60 рублей, рабочий этого же предприятия получал в год 30 рублей. То есть в месяц им приходилось соответственно 5 и 2,5 рубля, и даже мастер свою месячную зарплату получать ассигнациями никак не мог.

Но и цены в екатерининскую эпоху были иными. В Екатеринбурге пуд (16,4 кг) ржаной муки стоил 13 копеек, пшеницы – 20, овса – 14 копеек. Пуд говядины можно было купить за 40–50 копеек, окорок свиной также стоил примерно 40 копеек. За ведро водки (12,3 литра) в начале правления Екатерины II платили 85 копеек. А за 30 рублей можно было купить одного крепостного человека с землёй. Знаменитый историк Ключевский писал: «В царствование Екатерины ещё больше прежнего развилась торговля крепостными душами с землёй и без земли; установились цены на них – указные, или казённые, и вольные, или дворянские. В начале царствования Екатерины при покупке целыми деревнями крестьянская душа с землёй обыкновенно ценилась в 30 руб., с учреждением заёмного банка в 1786 г. цена души возвысилась до 80 руб., хотя банк принимал дворянские имения в залог только по 40 руб. за душу». Впрочем, столько стоили крепостные в глухой провинции. В столице же в конце XVIII века средняя цена на «рабочих девок» составляла 150–170 рублей, за «горничных, искусных в рукоделии» просили дороже, до 250 рублей.

Реализовывать ассигнационный манифест предстояло Александру Алексеевичу Вяземскому (1727–1793), одному из самых доверенных сановников Екатерины II, имевшему репутацию честного и неподкупного человека. Он принадлежал к старинной княжеской фамилии, ведущей своё начало от внука Владимира Мономаха – князя Ростислава Мстиславовича. В 1863 году императрица командировала Вяземского на Урал для ознакомления с ситуацией на горных заводах и улаживания конфликта между приписными крестьянами и владельцами заводов. Его отчёт понравился императрице, и уже в следующем году он был назначен на должность генерал-прокурора Сената, сменив А. И. Глебова, обвиненного во взяточничестве.

Фактически генерал-прокурор в то время играл роль премьер-министра. Ввиду важности этой должности императрица при назначении князя Вяземского собственноручно написала ему инструкцию, в которой заметила, что генерал-прокурор должен пользоваться доверием государыни, так как по положению своему обязывается сопротивляться наисильнейшим людям, «следовательно, власть государыни одна его поддерживает». Она предостерегала генерал-прокурора от интриг при дворе и предлагала иметь только «единственно пользу отечества и справедливость в виду, и твердыми шагами идти кратчайшим путём к истине».

Надо полагать, что А. А. Вяземский строго придерживался данного ему наставления и пользовался полным доверием императрицы – он не только удерживал пост в течение почти 28 лет (с 1764 и до 1792 года), но и значительно расширил свои полномочия. Если поначалу у генерал-прокурора были лишь надзорные функции – он только наблюдал, как работают другие ведомства и сановники и докладывал о том императрице, – то позже он взял в свои руки управление банками, штатс-конторой (так назывался орган центрального управления государственными финансами), государственными доходами, монетным департаментом и др. И именно Вяземский впервые в России ввел строгую отчетность в финансовых делах и стал четко учитывать доходы и расходы за год.

Карл Людвиг Христенек. Портрет князя А. А. Вяземского. 1768 год.

Но вернёмся к ассигнационным банкам. Директором двух вновь открывшихся в Москве и Петербурге ассигнационных банков был назначен граф Андрей Петрович Шувалов, единственный сын и наследник генерал-фельдмаршала Петра Ивановича Шувалова. Он с жаром принялся за их организацию. Кстати, ассигнационный банк в Москве располагался в собственном доме Шувалова (ныне он расположен на улице Мясницкой, дом 24/7, строение 1), и здесь до сих пор есть Банковский переулок, который соединяет Мясницкую улицу и Кривоколенный переулок, названный так по открывшемуся здесь банку. 

В ассигнационных банках должны были обменивать бумажные деньги на звонкую монету и слитки, поступающие от частных лиц и казённых учреждений, а также разменивать ассигнации на медную монету. Как было сказано в манифесте, «каждый банк хранит государственныя ассигнации в особливом сундуке, который всегда находится в покое присутствующих. Оный сундук запирается двумя ключами и всегда запечатывают, старший член банка имеет особую того сундука печать, последующий за ним член и кассир хранят по одному ключу...»

Банки формально не могли производить обыкновенные банковские операции, не имели самостоятельного кредита и собственного капитала. Они также не влияли на выпуск ассигнаций и не несли ответственности за безостановочный их размен. Новые ассигнационные банки были даже не в состоянии содержать себя, так как не имели источников дохода. Управление ассигнационными банками было иным, чем в дворянских банках, основанных в середине XVIII в., имевших собственный капитал и выдававших ссуды и кредиты.

Конторами Ассигнационного банка в Петербурге и Москве руководило общее для них правление, в то время как Московский и Петербургский дворянские банки были на равных правах подотчетны Сенату. Каждый служащий Ассигнационного банка давал клятвенное обещание верно и честно служить императрице и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови (эта клятва практически без изменений просуществовала более столетия). Должности директоров и их товарищей (заместителей) в конторах Ассигнационного банка занимали исключительно дворяне, к дворянскому сословию принадлежали также и все высококвалифицированные специалисты.

Позднее для облегчения обмена ассигнаций дополнительные банковские конторы открылись в Ярославле, в Смоленске, Устюге, Астрахани, Нижнем Новгороде, Вышнем Волочке и других городах. Все конторы состояли в ведении Правления банка, но возглавлялись губернаторами, а в уездных городах – городничими. Главы контор должны были раз в месяц осматривать денежную и ассигнационную наличность и доносить о ней главному правлению банков.

В 1786 году Ассигнационные банки в Петербурге и в Москве были преобразованы в единый Государственный ассигнационный банк с наделением его большими правами.

Первоначально выпуск ассигнаций имел большой успех, однако поскольку в банках находилась лишь медная монета, то и ассигнации обменивали только на медь. Такой порядок был закреплён законодательно указом от 22 января 1770 года, так что медные монеты становились фактически лишь разменным средством для ассигнаций.

Различные сословия по-разному отнеслись к появлению бумажных денег. Дворянство, преодолев естественную недоверчивость к нововведению, использовало их без особого предубеждения, купцы же долгое время лишь пускали ассигнации в оборот, храня сбережения в надёжных и привычных монетах из золота и серебра. А государство настойчиво проталкивало новые деньги в обращение. Двадцатую долю налогов, например, «неотменно» следовало платить ассигнациями. Но даже здесь проявлялось сословное начало. Екатерина II считала, что «свидетельства из бумаги» для того и выпускаются крупным номиналом, чтобы «не доходили до крестьян». Поэтому вряд ли кому-то из крестьянского сословия доводилось держать в руках бумажные деньги – у крестьян просто не было таких сумм.

Выпуск ассигнаций сразу стал для казны делом весьма прибыльным: себестоимость их, по сравнению с монетой, была мизерной. Бумагу для них делали на бумажной фабрике под Петербургом, которая принадлежала, кстати говоря, всё тому же графу Сиверсу. Первоначально предприятие называлось Дудоровой мельницей, позднее её стали называть Красносельской бумажной фабрикой. Место для неё в окрестностях Дудергофских высот выбирал лично Пётр I в 1709 году. Здесь была чистая проточная вода, здесь было удобно сооружать плотины, здесь была хорошая дорога до Петербурга. Решение строить бумажную мельницу было принято в 1712 году, через год начали возводить плотину, а в 1714 началось строительство фабрики, которая с 1716 года стала изготавливать бумагу.

Одновременно с запуском фабрики пришлось решать проблему сырья – обычная головная боль при производстве бумаги. Как известно, бумагу можно делать из ткани, и ещё в 1720 году вышел указ: «…дабы всяких чинов люди, кто имеет у себя изношенные тонкие полотна, також хотя и не гораздо тонкие…и прочие тому подобные тряпицы приносили и объявляли в канцелярии полицмейстерских дел, за которые, по определению заплачены будут им деньги из Кабинета Е.И.В.».

Тогда же было предписано всем коллегиям и прочим канцеляриям сдавать макулатуру на Красносельскую фабрику. Известно, что хозяйственная Екатерина II распорядилась передать на фабрику старые дворцовые льняные скатерти и салфетки, отслужившие свой срок, которые таким необычным образом обрели вторую жизнь в первых российских ассигнациях. (К огромному сожалению, Красносельская бумажная фабрика, одна из старейших фабрик России, не сохранилась до наших дней, закрывшись в начале 2000-х годов.)

В 1753 году Сиверс, которому тогда было сорок три года, обратился к императрице Елизавете Петровне с челобитной об отдаче ему Красносельской фабрики в «вечное и потомственное содержание». При этом он обязался поставлять бумагу для госучреждений со скидкой 10 коп. за стопу (1 стопа = 20 дестей = 480 листов бумаги), и все госучреждения стали покупать бумагу у него. 

И коль скоро история первых российских бумажных денег оказалась так тесно связана с Сиверсом – и манифест об ассигнациях появился во многом благодаря ему, и деньги печатали на его фабрике, – то надо бы рассказать о нём подробнее. Карл Ефимович Сиверс принадлежал к дворянскому роду, переселившемуся из герцогства Голштинского сначала в Данию, потом в Швецию и, наконец, в Лифляндию. Он сделал блестящую карьеру при русском императорском дворе после того, как прибыл в Петербург из Эстляндии, где служил камердинером у барона Тизенгаузена. 

У цесаревны Елизаветы Сиверс начал служить, когда ему исполнилось двадцать три года, и поначалу был камердинером, кофешенком**, затем стал камер-юнкером у наследника престола Петра Федоровича. Приятная наружность, ловкость, природный ум доставили ему блестящее положение при дворе, особенно по вступлении Елизаветы на престол. При ней он дослужился до генерал-поручика и гофмаршала. В 1745 году шведский король Фредрик I возвёл Сиверса в баронское достоинство, а в 1760 году император Священной Римской империи Франц I пожаловал ему титул графа.

В годы правления Екатерины II Сиверс становится обер-гофмаршалом. Это была ключевая фигура при дворе, в распоряжении которого находилось всё придворное хозяйство и придворные служители; обер-гофмаршал занимался устройством приёмов и путешествий. Кстати говоря, именно Сиверс в своё время привёз портрет молодой Екатерины её будущему мужу и недолговечному императору Петру III.

Но принадлежавшая Сиверсу фабрика делала лишь бумагу для ассигнаций. Сами ассигнации печатали в Сенатской типографии (учреждена по указу Петра I от 17 декабря 1718 года), где для этого были отведены особые комнаты. Хранением и отпуском готовых ассигнаций ведала специальная служба при Сенате. Все названные учреждения, поскольку имели отношение к финансовым делам, состояли под непосредственным надзором генерал-прокурора А. А. Вяземского.

Государственные ассигнации первого выпуска немного напоминали книжный титульный лист: вертикальный формат, изящные шрифты, одноцветная печать, ручного изготовления белая бумага с водяными знаками. Все банкноты были односторонними, одного размера (190 на 250 мм) и одного цвета, и различались только цифрой номинала, обозначенного на них цифрами и текстом.

В качестве примера рассмотрим 25 рублёвую ассигнацию. Посередине наверху внутри рамки указан номер, ниже два овала, выполненные тиснением без краски, размером 60 на 68 мм. В левом овале изображён порт, символизирующий торговлю, знамёна, пушки и ядра, символизирующие силу государства; посередине двуглавый орёл; наверху полукругом надпись: «ПОКОИТЪ И ОБОРОНЯЕТЪ». В правом овале – высокая скала, окружённая бушующим морем, символизирующая мощь России; наверху полукругом надпись: «НЕВРЕДИМА». Между овалами внизу стоит число «25», под ним текст: «ОБЪЯВИТЕЛЮ СЕЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АССИГНАЦIИ ПЛАТИТЪ МОСКОВСКОЙ [САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ] БАНК ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ РУБЛЕЙ ХОДЯЧЕЮ МОНЕТОЮ. 1769 ГОДА. САНКТПЕТЕРБУРГЪ [МОСКВА]». Водяной знак пущен по периметру над рамкой, вверху в нём читаются слова «ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ», внизу – «ДЕЙСТВУЕТ К ПОЛЬЗЕ ОНОГО», справа и слева – «ГДАРСТВЕННАЯ КАЗНА».

Ассигнация 25 рублей. 1769 год.

На каждой ассигнации имелись четыре собственноручные подписи: двух сенаторов, главного директора обоих Ассигнационных банков и директора того банка, который выдал ассигнацию. Позже, 8 мая 1769 года, вышел дополнительный указ, где было сказано: «чтобы не последовало какого-либо замедления в удовлетворении публики ассигнациями, впредь отсылаемые из правления банков ассигнации подписывать или главному директору, или советнику; тем и другим ассигнациям иметь равное преимущество и достоинство».

Ассигнации печатать было просто, защиты на них было мало, и потому неудивительно, что их практически сразу начали подделывать. Из двадцатипятирублёвых стали делать семидесятипятирублёвые, для чего цифру «2» и слово «дватцать» выскабливали и заменяли цифрой «7» и словом «семдесятъ». Это привело к тому, что уже указом от 20 июня 1771 года денежные знаки номиналом в 75 рублей прекращались к выпуску и изымались из обращения: «Впредь не делать 75-рублевых ассигнаций, и если есть в Сенате изготовленныя, подписынныя и неподписынныя, то все их, освидетельствовав и сделав верный счет, в присутствии Сената истребить, равномерно дать знать во все правительственные и казенные места, чтобы они имеющиеся у них 75-рублевые ассигнации более из казны не выпускали, а прислали бы их для вымена в банки: с.-петербургские ассигнации – в с.-петербургский, а московские – в московский, и вместо их получат ассигнации других достоинств».

Владельцы 75-рублевых ассигнаций обязаны были обменять их на ассигнации других достоинств или на медную, серебряную монету. Интересно, что фальшивые купюры принимали наравне с подлинными, но на тех, кто пытался обменять две таких купюры, заводили уголовное дело.

С каждым годом количество фальшивых денег увеличивалось, и правительство вынуждено было выпустить бумажные деньги нового образца – 1786 года. Обмен первых ассигнаций на бумажные деньги нового типа производился с сентября 1786 года по июль 1787 года. А первые наши бумажные банкноты были публично уничтожены путем сожжения в центре Сенатской площади. Впрочем, кое-какие из них уцелели и, как можно догадаться, сейчас первые российские ассигнации – это огромная редкость, которую можно увидеть только в особых коллекциях.

*Цеттель, от немецкого Zettel – название бумажные деньги, имевших хождение в южных областях Германии.

**Кофешенк – лицо, отвечавшее за приготовление кофе, шоколада, чая при дворе или помещичьем доме.